Рост напряженности между Западом и Россией, а также между Соединенными Штатами Америки и Китаем выходит далеко за рамки соперничества интересов в промышленных районах востока Украины или из-за необитаемых скалистых островов в Южно-Китайском море. В основе своей спор идет о том, смогут ли Россия и Китай обрести сферу интересов в своем географическом окружении. Россия добивается особого влияния в странах бывшего Советского Союза, а Китай хочет провести свою пограничную пунктирную линию в Южно-Китайском море и превратить ее в реальность.

Почти четверть века Соединенные Штаты говорят о том, что они против возврата к сферам влияния в том виде, в каком они существовали во времена холодной войны. На самом деле, госсекретарь Джон Керри в 2013 году даже официально отверг доктрину Монро. Президенты один за другим говорят о «единой и свободной Европе», и о том, что государства должны сами определять и строить свои внешние отношения. У такой политики были реальные последствия, особенно в Европе. После распада Советского Союза число членов НАТО увеличилось с 16 до 28 стран, а Евросоюза с 11 до 28.

Но довольно просто выступать против возврата к сферам влияния, когда ни одна крупная держава не пытается активно восстановить их. Сейчас Россия методами гибридной войны старается захватить территорию в Европе, а Китай использует тактику территориальных претензий в Южно-Китайском море. Россия и Китай — очень разные страны, однако их стратегия территориальной экспансии ставит Соединенные Штаты перед очень острой проблемой.

США последовательны в своих заявлениях: они против возврата к миропорядку со сферами влияния. Но не совсем ясно, что это означает. В Европе на сегодня это означает наказание России за захват украинской территории, но не прекращение ее действий и не возврат к прежнему положению вещей. В Азии это подразумевает дипломатические усилия по обеспечению безопасности на море, но не действия по наказанию Китая или по предотвращению его стратегии изменения ситуации в океане.

Стратегические преимущества ревизионистов

Чтобы понять, как сдержать действия России и Китая, необходимо осознать один ключевой момент, связанный с ревизионистской стратегией территориальной экспансии: ревизионистские государства обычно посягают на те интересы своих соперников из числа великих держав, которые не являются жизненно важными. Когда держава-противник угрожает твоим жизненно важным интересам, понятно, что надо давать отпор. Но каков ответственный курс действий в том случае, когда спор идет о чем-то таком, о чем никто никогда не задумывался, а порой даже не слышал?

Конечно, словосочетание «нежизненно важные интересы» несколько вводит в заблуждение и применимо лишь в том случае, если на это смотреть узко и в изоляции от других факторов. Чрезвычайно важно, каким образом государство наращивает свое влияние. Аннексия и неспровоцированное вторжение являются откровенным нарушением мира и угрожают жизненно важным интересам США. Более того, хотя маленькие островки и полоски земли по отдельности не имеют особого стратегического значения, в совокупности они обретают гораздо большую ценность.

Тем не менее, если никакие договоры не нарушены, а сама территория обладает лишь второстепенным значением, это очень важно для динамики и психологии соответствующего кризиса. Дело в том, что низкая стратегическая ценность спорной территории, за которую идет борьба с ревизионистским государством, обычно кажется доминирующей державе обратно пропорциональной тем огромным издержкам, которые она понесет, вступив из-за этой территории в войну. В этом колоссальное преимущество ревизионистской державы, которое она может беспощадно эксплуатировать, если не переходит определенную черту. В конце концов, какой американский президент пойдет на риск начала ядерной войны из-за Донбасса? Можно сказать и иначе: сколько жизненно важных интересов государство готово поставить под угрозу ради защиты нежизненно важных интересов? Таким образом, если ревизионистская держава умна и хитра, а обычно так оно и есть, эта держава будет захватывать территории по той причине, что они не имеют большой стратегической ценности для соперничающих великих держав, даже если маленькая страна, на которую ведется охота, смотрит на это иначе.

Ревизионистское государство может также уменьшить риск ответных действий со стороны западных держав, используя другую тактику. Агрессия не должна принимать форму открытого вторжения, в ней должны присутствовать некие иные элементы, такие, как дипломатия принуждения в условиях «бедственного положения» сограждан агрессора, живущих за пределами своих границ. В таких условиях кажется, что ситуация осложняется и становится неоднозначной. А «сложная и неоднозначная ситуация» в таком месте, которое не представляет жизненно важных интересов, сразу же снижает уровень внутренней и международной поддержки активным и решительным действиям.

Согласие и отказ от компромиссов

Это не новая проблема. Это классический ревизионизм. Его цель заключается в том, чтобы чрезвычайно затруднить действия по сдерживанию и подтолкнуть великие державы к урегулированию споров дипломатическим путем, либо ограничить их ответную реакцию, сделав ее неэффективной. По этой причине Британская империя сделала политику компромиссов основой своей большой стратегии за полвека до ее катастрофического провала в конце 1930-х годов. До 1938 года в Британии очень позитивно смотрели на умиротворение и компромиссы. Как писал историк Пол Кеннеди, это была «политика, основанная на тезисе о том, что если национальные интересы не подвергаются серьезной опасности, Британии гораздо выгоднее урегулировать споры мирным путем, не прибегая к войне».

Сложность такого ревизионистского вызова такова, что политика компромиссов может вернуться, по крайней мере, в некоторых местах. Как это обычно бывает, ее могут представить в виде дипломатических усилий, способствующих наращиванию влияния ревизионистского государства в обмен на некоторую сдержанность или сотрудничество с его стороны. Хотя сейчас такой вызов ревизионизма находится пока еще на раннем этапе, есть множество примеров, когда западные стратеги и мыслители говорят о его присутствии в Европе и Восточной Азии. Эти мыслители отмечают, что большинство ревизионистских государств это отнюдь не второе пришествие нацизма типа германского, а поэтому урегулирование проблем путем переговоров дает больше шансов на успех.

Например, Джереми Шапиро (Jeremy Shapiro) из Института Брукингса приводит доводы в пользу масштабного дипломатического урегулирования с Россией, в рамках которого следует признать ее особую роль в своем регионе, чтобы она в обмен отреклась от военной агрессии как метода достижения своих целей. Профессор Гарвардского университета Стивен Уолт (Stephen Walt) приводит доводы о том, что сдерживание и устрашение контрпродуктивны, а поиск компромиссов намного предпочтительнее в отношениях с такой страной, как путинская Россия, которая в своих действиях руководствуется страхом и собственной незащищенностью. Австралийский стратег Хью Уайт (Hugh White) заявляет, что США надо сесть за стол переговоров с Китаем и прочими крупными державами Тихоокеанского региона, чтобы поделить его.

Но политика компромиссов — это плохая затея по ряду старых и новых причин. Единственный случай, в котором такая политика по-настоящему «сработала», был в конце 19-го века, когда Британия старалась умиротворить Соединенные Штаты. Но сработала она по вполне конкретной причине. Британская политика умиротворения США определенно не удовлетворила американцев. Соединенные Штаты прикарманили все уступки и вышвырнули британцев из Западного полушария. У этой истории был счастливый конец только благодаря тому, что США действовали в соответствии с долгосрочными интересами Британии. Если говорить конкретно, то Соединенные Штаты вступили в две мировые войны на стороне Британии. Американская гегемония оказалась выгодной для Британии, хотя и не для Британской империи.

Чтобы говорить о применении американского прецедента в случае с Россией и Китаем, придется поверить в то, что эти страны тоже захотят отстаивать долгосрочные американские интересы, как это делали Соединенные Штаты с британскими интересами. Но ответ на этот вопрос известен заранее. Если существует хоть какая-то надежда, что в случае утверждения демократии в России и Китае они будут придерживаться правил международного порядка, то нет никаких оснований думать о том, что сегодняшняя российская диктатура и китайский авторитарный режим будет поступать так же. Скорее всего, они будут постепенно развивать достигнутый успех, и бросать вызов региональному порядку в Европе и Азии.

Вторая причина, по которой политика компромиссов не сработает, является новой. Мы живем в пост-колониальном мире, и угнетенные народы больше не переходят из рук в руки ради удовлетворения прихотей великих держав. Британия проводила курс на умиротворение, потому что была империей и существовала в эпоху империй. У нее были владения, которые она могла раздавать, не задумываясь о том, как к этому отнесутся местные народы. Она не испытывала особых угрызений совести, предавая и распродавая маленькие страны в Центральной и Восточной Европе, потому что само существование этих государств казалось странным. Такая идея их существования была в большей степени результатом идеализма американского президента, нежели четкого и ясного мышления с позиций баланса сил.

Мы же живем в пост-имперскую эпоху. Соединенные Штаты возглавляют порядок, в котором они находятся в привилегированном положении. Но они поступают так лишь потому, что этого хочет подавляющее большинство государств. В мире, где преобладает демократия, Соединенные Штаты не могут просто так сесть со своими соперниками за стол переговоров и переписать будущее независимых государств и их народов. Это будет отвратительное зрелище, и оно нанесет огромный урон легитимности нынешнего порядка. Более того, пострадавшие от этого государства возьмут дело в собственные руки. И мы очень быстро увидим, как мир возвращается к региональному соперничеству и вражде.

Будущее сдерживания

Если политика приспособления и компромиссов нежелательна, то как Соединенные Штаты и их союзники могут сдержать современный ревизионизм? Пока ревизионистские государства тщательно и осторожно выбирают свои мишени и средства воздействия, простого ответа на этот вопрос у нас не будет. Просто нереально грозить войной из-за каждого ревизионистского действия по вышеупомянутым причинам. Однако все же есть меры, которые могут принять США.

Первое — назвать ревизионистские действия и поступки своими именами. Мы не должны преуменьшать пагубное значение территориальной агрессии и игнорировать ее. Мы должны объяснять, почему она является вопиющим нарушением международного порядка — даже в том случае, если речь не идет о жизненно важных интересах.

Второе — это сдерживание воспрещением. Соединенные Штаты должны наращивать оборонный потенциал в уязвимых странах и ограничивать наступательные возможности ревизионистов. Среди прочего, они должны обучать и оснащать другие страны, чтобы они могли успешно действовать в обстановке нетрадиционной войны.

Третье — это укрепление регионального и мирового порядка за счет превращения борьбы с территориальной экспансией в краеугольный камень американской внешней политики, а также путем разработки правовых и дипломатических способов противодействия агрессии. В практическом смысле это означает воздействие на европейские страны, чтобы они поддержали права Филиппин в их споре с Китаем из-за территорий в Южно-Китайском море, а также давление на объединение БРИКС, чтобы оно осудило аннексию Крыма Россией.

И наконец, Соединенные Штаты должны показать, что территориальная экспансия имеет долгосрочные последствия. США обязаны четко дать понять своим соперникам, что их политика территориальной экспансии заставит Вашингтон перейти к стратегии сдерживания.

Проблеме великодержавного ревизионизма много веков. Прежние руководители не могли с ней справиться, но не потому что были некомпетентны, а потому что в ней используются вполне реальные ограничения и уязвимости стран при расчете интересов и формировании внешней политики. Простого решения нет, но предупреждение о характере проблемы способно заранее вооружить нас средствами дипломатического урегулирования.

Томас Райт — научный сотрудник и директор Проекта международного порядка и стратегии (Project on International Order and Strategy) в Институте Брукингса.